Хая-добрая

Никто в Вайсехвусе не мог припомнить, с чего все взяли, что Хая – сумасшедшая. Просто все так считали. Возможно, это потому, что она редко выходила из дому, – ее видели только в синагоге или когда она одна выходила погулять. Или, может, потому что она почти никогда никому и слова не говорила. Или потому, что на самом деле о ней никто ничего толком не знал… Кроме того, что она всем казалась немножко странной. Большинство детей Вайсехвуса побаивались «Хаю-не-в-себе», да и взрослых она несколько нервировала.

«Не то, чтобы я и вправду считала ее опасной, но что-то с ней не так», – говорила своему сыну Лея, жена Лейзера-водовоза.

«Откуда ты это знаешь?» – спрашивал ее маленький Самуил.

«Просто некоторые вещи ты знаешь – и всё», – отвечала Лея, когда они спешно проходили мимо дома Хаи по дороге к портному Хаиму – брату Леи. Когда они шли, Самуил еще раз оглянулся на крошечный дом, где жила Хая-безумная. Ему показалось, что в окне – какое-то движение…

«Чего пялишься?! – прикрикнула на него мама и дернула за руку. – Хочешь неприятностей?»

Когда они добрались до дома дяди Хаима, Самуил решил еще раз полюбопытствовать, почему Хая сошла с ума, и спросил об этом дядю.

«О, Хая – сумасшедшая, это уж точно», – кивнул Хаим.

«А откуда ты знаешь?» – спросил Самуил.

«В смысле, откуда я знаю? Все это знают, Самуил. Слушай, в каждом штетле должен быть хоть один мешугге-ненормальный, понимаешь? Так вот у нас – это Хая».

«Именно это я ему и сказала, Хаим. Все, отстань со своими вопросами», – сказала Лея сыну.

Когда Самуил стал расспрашивать своих друзей, почему все называли Хаю сумасшедшей, он получил чуточку больше информации.

«Мой папа говорил мне, что у Хаи давным-давно был муж, но однажды ночью он исчез, и с тех пор его никто не видел», – со знанием дела сказал Лев.

«Я слышал, что она ест крыс», – поморщившись, сказал Шимон.

«Однажды я видел, как она разговаривала с лошадью Мотла, – сказал Аби. – Она разговаривала с ней так, как будто это был человек».

Именно в таком стиле говорили о Хае-безумной. Самуилу стало интересно, знает ли эта старушка, что о ней говорят. Он задался вопросом, сильно ли она расстроится, если узнает обо всем об этом. «И вообще: знают ли сумасшедшие, что они сумасшедшие?» – спросил он себя и пожал плечами. «Ведь все сразу в Вайсехвусе не могут ошибаться, – рассуждал он. – Стало быть, она таки сумасшедшая.» Самуил решил больше не думать о Хае-безумной.

Через месяц кто-то заметил, что место Хаи в синагоге было пустующим. Несколько женщин осмелились войти в дом Хаи, где ее и нашли. Она умерла во сне.

Служба похорон – хевра кадиша – позаботилась обо всем, но никто в Вайсехвусе не оплакивал Хаю. В конце концов, они почти не знали ее лично. И все же с ее уходом все в Вайсехвусе почувствовали какую-то пустоту. «Не могу поверить, что ее не стало», – говорили некоторые, и все остальные с этим соглашались.

Родственников у Хаи не было, поэтому мудрец штетла предложил поручить группе женщин разобраться с вещами Хаи и навести порядок в ее доме. По правде говоря, некоторые женщины согласились поучаствовать в этом деле больше из любопытства к дому Хаи, чем из искреннего желания помочь.

«Кто знает, что мы там найдем?» – думала Лея, готовясь идти в дом Хаи тихим холодным пятничным утром. Женщины хотели начать свою работу пораньше и пораньше закончить, чтобы было время приготовиться к шаббату.

Когда четверо женщин вошли в дом Хаи, они увидели простенькое место, достаточно чистое, хотя и немного пыльное. У окна стоял стул, где, как они догадывались, сидела Хая и смотрела на проходящих мимо людей, и маленький столик, на котором лежала книга.

Лея подошла к столу, взяла книгу, стерла пыль с обложки и с осторожностью открыла ее, потому что страницы там едва держались.

«Что там у тебя, Лея?» – спросила ее подруга Хана.

«Похоже, какой-то дневник», – ответила Лея. Страницы были помечены датами, и за каждый день были записи:

«Маленький Мотке сегодня такой грустный… Но, надеюсь, с ним все в порядке… А еще маленький Шимон – как он вырос в этом году!»

Лея продолжала читать вслух: «Этот Самуил – такой милый мальчик, а его мама Лея – она такая красивая…» Лея остановилась, посмотрела на лица своих изумленных подруг и перевернула страницу:

«Я слышала, что Хана болеет… Надо не забыть отнести ей ячменного супа…»

«Что?!» – вскрикнула Хана и отобрала у Леи книгу, чтобы перечитать это еще раз самой. На ее глазах выступили слезы: «В прошлом году, когда я болела, а Мендель был так занят работой в поле… Однажды вечером к нам в дверь постучали. Я послала малышку Талию открыть. Она вернулась и сказала: «Мам, там никого нет, но на ступеньке – тарелка супа». Я так и не узнала, кто нам принес еду, когда мы были в такой нужде. Помню, это был очень вкусный суп, а еще был ржаной хлеб.»

Женщины вчетвером разглядывали дневник Хаи, где были записаны ее мысли, добрые дела, совершенные втайне, и ее молитвы за соседей. Похоже, в Вайсехвусе не было такого человека, для которого не нашлось бы места в сердце этой женщины. Читая, они изучали жизнь незнакомки, которая, возможно, была не такой уж и странной. Ее добрые слова и дела громко говорили о ней, хотя сама она навсегда умолкла в своем месте упокоя.

Через год после смерти Хаи – в ее йорцайт – жители Вайсехвуса, которые наконец-то поняли, кем же была Хая, собрались у ее могилы, чтобы установить надгробный камень.

Маленький Самуил стоял неподалеку от толпы и одним из первых прочел простую надпись на надгробии – ровные печатные буквы, которые гласили: «Хая-добрая».